Saturday, June 25, 2011

Порт-Артур в политике России (конец XIX в.) / Лукоянов И.В.

При упоминании Порт-Артура на память приходят прежде всего события русско-японской войны 1904 - 1905 гг. и героическая оборона крепости русскими солдатами, закончившаяся трагично. Гораздо меньше известно об обстоятельствах того, как Россия получила в свое распоряжение этот порт, а также часть Ляодунского полуострова. Историки (Б. А. Романов, Ф. А. Ротштейн, А. В. Игнатьев, Г. В. Мелихов и др.), как правило, следуют схеме, изложенной в мемуарах непосредственного участника тех событий - министра финансов С. Ю. Витте (1).
Тема Порт-Артура занимает важное место в воспоминаниях графа. Автор данной статьи стремился подчеркнуть, что этот эпизод явился поворотным пунктом в дальневосточной политике России, когда начатое мирное экономическое проникновение в Китай было грубо нарушено силовым захватом Ляодунского полуострова, на чем настоял министр иностранных дел М. Н. Муравьев.
Сохранение прежних отношений с Пекином стало невозможным, тем самым курсу Витте был нанесен непоправимый удар. Более того эта аннексия стала "первым шагом" к русско-японской войне (2).
Надо признать: в описании отдельно взятых событий Витте в основном точен. Однако стоит внимательнее посмотреть на некоторые ключевые места в его повествовании. Сначала он сообщает о записке Муравьева, полученной рядом министров "в начале ноября" (в действительности она датирована 11/ 23 ноября 1897 г.), и кратко излагает ее содержание: в связи с захватом немцами Киао-Чао (Цзяочжоу), по мнению министра иностранных дел, "явился благоприятный для нас момент занять один из китайских портов", а именно Порт-Артур или Далянвань. Они имеют важное стратегическое значение, а России как раз нужен незамерзающий порт на Дальнем Востоке (3).
Все исследователи вслед за Витте поняли "занятие", "захват", предложенные Муравьевым, как аннексию. Но для столь определенного толкования у них не было достаточных оснований. Ведь главным в мотивации министра было то, что Порт-Артур может оказаться в руках англичан, а у России нет нужной ей зимней гавани и получить ее от Китая возможно только с помощью силы. На бухтах именно Ляодунского полуострова Муравьев не настаивал, но у него получалось, что на тот момент они были наиболее удобными для приобретения. Поэтому нельзя исключать и другой вариант: захват Порт-Артура для последующего торга с Китаем о другом порте и об уступках в железнодорожном вопросе (направление трассы КВЖД). В таком случае Порт-Артур выступал не как цель, а как средство; соответственно, долгосрочное владение им не ставилось задачей. С этим сходится приведенное самим же Витте заявление Муравьева: сразу после захода российских судов в бухты Ляодунского полуострова он распорядился сообщить Пекину, что "мы пришли туда для того, чтобы помочь Китаю избавиться от немцев, что мы пришли защищать Китай от немцев и как только немцы уйдут - и мы уйдем!" (4) Смысл действий Муравьева состоял не столько в самом захвате, сколько в том, чтобы раскрыть неэффективность виттевской "мирной экономической экспансии" и доказать необходимость использовать в отношениях с Поднебесной силовые рычаги.
Неудивительно, что Витте возражал Муравьеву на заседании Особого совещания 14/26 ноября 1897 г., ссылаясь на договор с Китаем 1896 года. Таким образом, становится ясно: он понимал захват Порт-Артура как цель внешнеполитического ведомства, а не как средство. И позднее, уже после того как российские корабли появились на рейде порта, он по-прежнему настаивал на необходимости "одуматься и покинуть Порт-Артур", из-за чего совершенно испортил свои отношения с министром иностранных дел. После этого мемуарист сразу перешел к рассказу о том, как посланник в Пекине А. И. Павлов в феврале 1898 г. предъявил Пекину требование об аренде Ляодунского полуострова (5). В его изложении отсутствует ключевое для всей этой истории решение - переход от занятия к постоянному владению портами Ляодунского полуострова. Ясно, что Витте что-то недоговаривал, поэтому и изложение всей истории получилось прерывистым.
Чтобы понять, в чем и почему Витте лукавил, надо обратиться к фактам. Российские корабли появились на рейде Порт-Артура 4/16 декабря 1897 г. далеко не спонтанно. Морское министерство на протяжении около десяти лет присматривало для нужд Тихоокеанской эскадры незамерзающую гавань на Дальнем Востоке. Наиболее удобными казались бухты корейского побережья, но по ряду причин морякам было трудно реализовать свой выбор, прежде всего из-за позиции Японии. Китайский порт Чифу казался слишком открытым и беспокойным. Лишь Киао-Чао, по мнению командира Тихоокеанской эскадры, "удовлетворяет условиям, имеется телеграф и провизия, но он не открыт для европейцев" (6). Порт-Артур в списке желательных гаваней не значился.
Положение изменилось в 1895 г. в связи с японо-китайской войной. Если до этого Тихоокеанская эскадра предпочитала зимовать в японских портах, то конфликт соседей сделал это неудобным, особенно в связи с нейтралитетом России. Осенью 1895 г. командиру эскадры П. П. Тыртову было отдано распоряжение рассредоточить корабли по нескольким китайским портам. Петербург рассматривал этот шаг как временное решение проблемы, поэтому Тыртов получил распоряжение осмотреть корейский остров Каргодо (Кожедо) "для составления о нем заключения как о военном порте" (7). Во второй половине ноября 1895 г. тогдашний министр иностранных дел А. Б. Лобанов-Ростовский уведомил морского министра Н. М. Чихачева, что Китай разрешил зимовку эскадры также и в Киао-Чао (несмотря на то, что эта гавань была закрыта для иностранцев), но просил по возможности сократить время стоянки и подыскать на будущее другое место. Из-за отсутствия необходимых условий Тыртов зимовал в Нагасаки, а в Киао-Чао, уже по распоряжению нового командующего Е. И. Алексеева, был направлен небольшой отряд под командованием контр-адмирала Г. П. Чухнина, который провел там всего неделю, с 12/24 по 18/30 апреля 1896 года (8). Символический визит означал, что российское командование хотело бы закрепить за собой право пользования этим портом. Но Пекин уклончиво отвечал, что намерен сохранить статус Киао-Чао как закрытого для иностранцев, правда, в случае открытия обещал признать первенство в его использовании за Россией (9).
Планы Петербурга спутал Берлин. Летом 1896 г. новый немецкий посланник в Пекине Э. Гейкинг сообщил своему русскому коллеге А. П. Кассини, что он получил распоряжение добиваться от Китая разрешения соорудить в Киао-Чао угольную станцию. Немец делал упор на то, что Германия преследовала в Китае исключительно коммерческие интересы и видела главным своим соперником Англию. В ответ Кассини указал ему на то, что Россия уже обладает правом первенства на использование этого порта (10). Иначе говоря, Германия встретила вежливое возражение". Тем не менее Берлин настаивал в цзун-ли-ямыне (12) на своем; одновременно Гейкинг дезинформировал сменившего Кассини А. И. Павлова, рассказывая ему, что в Германии решено соорудить угольную станцию не в Киао-Чао, а в Амое (13).
В то же время Россия, по-прежнему не имея собственной незамерзающей гавани, продолжала подыскивать приемлемый вариант. В список возможных кандидатов в этот раз попали Порт-Артур и Далянвань. 16 и 17 (28 и 29) июня 1897 г. их обследовал русский вице-консул в Чифу В. Ф. Гроссе. В Петербург он сообщил, что мелководную бухту Порт-Артура было возможно углубить, а западный порт (Далянвань) "мог бы служить затем первоклассной коммерческой гаванью" (14). Однако военные пришли к иному решению. Отвергнув Порт-Артур и Далянвань из-за ряда недостатков, они заключили, что бухта Киао-Чао, "конечно, в мирное время не нужна", и вернулись к намерению получить порт в юго-восточной части Кореи (15). В общем в российском руководстве во второй половине 1897 г. так и не сложилось единого мнения, где следует искать необходимую гавань.
Когда же осенью 1897 г. распространился слух, что Германия, несмотря на уведомление Кассини, все-таки собирается занять Киао-Чао, Петербург решил не уступать (16). От демаршей, вроде посылки военных судов, Россия предполагала воздержаться (ни одна держава не получила тогда от Китая разрешения пользоваться портом). Пекин подтвердил, что по-прежнему не собирался допускать в Киао-Чао иностранцев, признавая за Россией приоритет на пользование бухтой. Если же немцев все-таки пустили бы в бухту, аналогичный участок "должен быть предоставлен и нам" (17). В случае появления в порту немецких судов без согласия Китая Тыртов намеревался направить туда один-два русских корабля, чтобы следить за ними. Дело могло обернуться серьезным конфликтом, но в целом русско-германские отношения были не так плохи, как, например, русско-английские, и для обеих сторон столкновение в Китае было совсем ни к чему.
Нарастание напряженности вокруг китайских портов вызвали малозначимые события, сами по себе как будто не имевшие политического значения. 23 октября (4 ноября) 1897 г. два немецких патера, принадлежавшие к одной из католических миссий в Китае, были убиты и ограблены в китайской деревне, где они остановились на ночлег. Это послужило предлогом для резких действий Германии, хотя происшествие являлось заурядным уголовным преступлением (18).
26 октября (7 ноября) 1897 г. Николай II получил от Вильгельма II телеграмму о нападении китайцев на католическую миссию (а не на миссионеров!) в Шаньдуне. Германский император писал: "Надеюсь, что согласно нашим личным переговорам в Петергофе ты одобришь переход моей эскадры в Киао-Чао для того, чтобы оттуда действовать против мародеров". Под невинной фразой "переход эскадры" скрывалось предупреждение о захвате одного из портов Китая. Царь ответил: "Не могу одобрить или не одобрить твоего распоряжения" (19). Прямо возразить Вильгельму он не мог.
Еще до начала действий немецкой стороны морской министр Ф. К. Авелан приказал адмиралу Ф. В. Дубасову подготовить отряд кораблей для захода в Киао-Чао на случай появления там немцев. Фактически до его сведения довели план ответных мер, изложенный в октябрьской переписке двух министров: только наблюдать за германской эскадрой и требовать равных с ней прав. Если же немецкие корабли не появятся, адмиралу следовало при первом удобном случае подобрать в Киао-Чао место для угольной станции. Министр иностранных дел также предполагал протестовать в Берлине, защищая первенство России. Хотя моряки и признавали многие удобства Киао-Чао, вряд ли в тот момент в Петербурге видели в нем желанный незамерзающий порт: он находился южнее Пекина, и сооружение железной дороги к гавани было бы сопряжено со значительными, прежде всего политическими, трудностями) (20).
Немецкие суда вошли в Киао-Чао 2(14) ноября 1897 г. В Пекине вспыхнула настоящая паника. Узнав о действиях Германии, Ли Хунчжан (фактический руководитель китайской внешней политики) уже 3(15) ноября обратился к России с просьбой также ввести свои суда в этот порт. Он настолько торопился, что просил российского дипломата зашифровать депешу и взялся лично отправить ее по телеграфу (21). Первой реакцией Министерства иностранных дел было поручение Дубасову исполнить просьбу китайцев, что могло обернуться русско-германским конфликтом в Китае (22). Фактически в пользу такого решения выступил военный министр, полагавший, что Печилийская и Шаньдунская провинции Китая входили в сферу русского влияния (23). Однако морской министр заявил о неудобстве таких действий России, когда немецкие суда уже находились в порту, и Николай II согласился с ним (24). К тому же реально Петербург ничего не мог сделать: даже если российская эскадра появилась бы в Киао-Чао раньше немецкой, ей пришлось бы гостеприимно встретить немецкий флот из-за петергофских договоренностей (25). Поэтому 8(20) ноября распоряжение Дубасову было отменено (до этого, 6/18 ноября, его успели сообщить Павлову) (26). Считая появление германской эскадры в Киао-Чао нежелательным, но не намереваясь конфликтовать по этому случаю с Берлином, В. Н. Ламздорф, замещавший тогда министра иностранных дел, 4(16) ноября предложил Николаю II "воспользоваться первым удобным случаем, чтобы занять независимо какой-либо другой, более для нас выгодный порт" (27). Пекину же ответили, что так как китайцы сами ушли из Киао-Чао, то появление там после этого русских судов "было бы равносильно признанию нами установившегося там ненормального порядка". Россия вроде бы и не отказывала Китаю в поддержке, но она была готова помочь лишь в случае большого столкновения с Германией и при условии, если "русским судам будет открыто дружеское гостеприимство даже в тех портах, которые недоступны для иностранцев" (в этом можно усмотреть намек на Порт-Артур), а также если уладятся все нерешенные вопросы, связанные с КВЖД (речь, вероятно, шла о разрешении на строительство ветки до незамерзающего порта). Ли Хунчжан ничего не ответил, опасаясь, что Россия не исполнит своих обещаний (28).
11(23) ноября Муравьев представил Николаю II записку о возможных ответных действиях России. Он предложил "приступить, не теряя времени, к занятию судами нашей эскадры... Таляньваня, то есть того порта, который в данную минуту... представляет несомненные видимые преимущества, или же иного порта" (29). Именно "занятию": пока Муравьев не ставил вопроса об аннексии, вероятно, понимая, насколько он сложен, и не предрешал судьбу гавани, так как знал, что моряки могут настаивать на другом, более удобном для себя незамерзающем порте. 14 (26) ноября по распоряжению царя для обсуждения записки было созвано Особое совещание. Предложение занять Порт-Артур, сделанное Муравьевым, поддержал только военный министр П. С. Ванновский, большинство же, в том числе Витте, решило пока воздержаться от такого шага (30). Министр финансов аргументировал свою позицию необходимостью сохранять хорошие отношения с Китаем, чтобы можно было продолжать экономическую экспансию России на Дальнем Востоке. Витте заявил о желательности для России иметь незамерзающий выход в Тихий океан, но полагал что "наше наступательное движение на восток должно этим кончиться". Одновременно сановник подчеркивал особые отношения России к Китаю: "То, что могут делать европейцы, мы делать не должны" (31). Впоследствии Витте изображал это как предложение министра иностранных дел силовым образом решить вопрос о незамерзающем порте.
Однако позиция Муравьева не сводилась к занятию Порт-Артура: этот шаг он думал использовать прежде всего как средство давления на Китай. Именно такую программу действий сановник изложил через несколько дней после появления русских кораблей на рейде Порт-Артура. В проекте секретной инструкции А. Н. Шпейеру, которого предполагалось назначить посланником в Пекин, указывалось, что российской эскадре опасно надолго оставаться в гаванях Ляодунского полуострова "без риска омрачить добрые отношения наши к Поднебесной империи"; правильнее было бы воспользоваться этим, чтобы решить вопросы, "которые могут к тому времени оказаться на очереди". Подразумевалось желание "включить в сферу нашего непосредственного влияния приграничные китайские владения" (имелось в виду Маньчжурию), а также получить концессию на железную дорогу до Мукдена и далее до Шанхайгуаня (то есть на соединение с китайской железной дорогой) (32). И, разумеется, зимний порт. Правда, из этого трудно понять, какая незамерзающая гавань имелась в виду. Она могла находиться как на Ляодунском полуострове, так и в Корее. Железная дорога в данном случае обеспечивала бы не только экономическое проникновение в Центральный Китай, но и связь незамерзающей гавани с Сибирской железной дорогой по суше. Иначе свободный ото льда порт подвергался большой опасности в случае военного конфликта, например, с Англией, так как российский флот был слабее и не смог бы защитить изолированную гавань. Поэтому Ламздорф искренне считал, что Россия силой обстоятельств была вынуждена занять Порт-Артур, что и подчеркивал в своих всеподданнейших докладах (33).
В то же время позиция Витте не выглядела убедительней. В ответ на записку Муравьева он предложил ввести русскую эскадру в Киао-Чао, приказав ей "стоять там, доколе Германия не покинет этого порта", хотя такое поведение было чревато конфликтом с Берлином. Показательно и то, что Витте прямо не заявил, на какой именно порт следовало бы претендовать. Учитывая настойчивое желание министра финансов препятствовать росту японского влияния в Корее, можно полагать, что он имел в виду либо порт на восточном побережье полуострова, либо в устье р. Ялу и был озабочен тем, как получить согласие Китая на железную дорогу к нему (34). Не случайно в письме от 19 ноября (1 декабря) 1897 г. Авелану товарищ министра финансов П. М. Романов просил предоставить топографические сведения о гаванях Кореи, поскольку в финансовом ведомстве изучали "возможности развития в ближайшем будущем коммерческой деятельности портов Корейского побережья". В январе 1898 г. аналогичный запрос последовал и в адрес Е. И. Алексеева (35). Эти интересы хорошо согласовались с позицией Муравьева.
Между тем обстановка после германского демарша представлялась русским дипломатам в Китае весьма тревожной. 25 ноября (7 декабря) Павлов сообщил из Пекина, что в Чифу ждут английскую эскадру, направляющуюся, по слухам, в Порт-Артур. 1(13) декабря военный агент в Китае полковник К. Н. Дессино уведомил о том, что в Чифу грузятся четыре английских судна перед их отправкой в Порт-Артур, а 2(14) декабря он сообщал, что англичане уже заняли бухту Далянвань. Об этом же еще 1(13) декабря телеграфировал из Чифу в Петербург консул А. Н. Островерхов (36). Однако все эти слухи не подтвердились, но в те дни они выглядели правдоподобно; нет оснований считать, что страх английского захвата Порт-Артура был "заведомо ложным" (37). Сами китайцы были уверены, что Англия намеревается захватить Далянвань - об этом в цзун-ли-ямынь сообщил чжилийский генерал-губернатор Ван Вэньшао 28 ноября (10 декабря) 1897 года (38).
В столь тревожной обстановке медлить было нельзя, иначе можно было упустить шанс получить, пусть и не лучший, пункт для стоянки российских судов. Получение такой гавани грозило ухудшением отношений с Японией, чего стремился избежать Ламздорф. Он докладывал Николаю II, что приобретение незамерзающего порта в Корее невозможно. В Париже в это время японский посланник предлагал союз Франции, Японии и России, чем, по мнению товарища министра, следовало бы воспользоваться и "тотчас же приступить к переговорам". Для этого пришлось бы пересмотреть договоренности о Корее, в том числе и московский протокол Лобанов-Ямагата, имевший только "временное значение" и являвшийся "источником постоянных недоразумений" (39). Николай II должен был понять, что для нового соглашения с Японией и так требовались уступки, а получение незамерзающей гавани на Корейском полуострове рушило всю комбинацию. Наоборот, порт в Китае облегчил бы подписание соглашения с Японией по корейским делам, а отношения с Пекином от этого хуже бы не стали: там Россия особым расположением все равно не пользовалась, его правители считались, по убеждению Ламздорфа, только с силой (40).
Объективно для воплощения замыслов Муравьева в жизнь сложилась благоприятная атмосфера. Тем не менее, не получив одобрения своим планам от Особого совещания 14(26) ноября 1897 г., он действовал осторожно, выторговывая у Пекина доступ для России в закрытые для иностранцев порты с тем, что Россия не воспользуется этим дружеским гостеприимством. Получив разрешение Китая, Муравьев, еще не поставив в известность царя, немедленно предложил Тыртову отправить часть эскадры в Порт-Артур и Далянвань, желая не допустить их захвата "другой нацией", причем расположиться там так, чтобы появление в бухтах иных судов было попросту невозможно. 29 ноября (11 декабря) Тыртов отдал распоряжение Дубасову тайно подготовить несколько кораблей для захода в Порт-Артур (41). И только после этого 2(14) декабря 1897 г. министр иностранных дел представил Николаю II записку, в которой доказывал, что захват Германией Киао-Чао никак не затрагивает русских интересов. Скорее наоборот, по его мнению, стало возможным заключение русско-германского соглашения о совместных действиях в Китае, направленное против Англии, что отвечало настроениям царя и соответствовало намерениям Витте. Поэтому, по мнению Муравьева, следовало скорее договориться с Германией, а перед этим занять Порт-Артур и Далянвань "с сохранением существующих дружественных отношений с Китаем" (42). Он имел в виду полученное им от Пекина разрешение на заход русских судов в закрытые для иностранцев порты. Надо заметить, что речь еще не шла об их возможной аннексии.
Аргументы Муравьева в новой обстановке показались Николаю II убедительными, 2(14) декабря он отклонил заключения Особого совещания 14(26) ноября и распорядился ввести суда в две бухты Ляодунского полуострова. Морякам было предписано соблюдать "крайнюю осторожность" и не использовать угрозы (43). 3(15) декабря последовало распоряжение занять также бухту Далянвань (44). 4(16) декабря командир группы кораблей контр-адмирал М. А. Реунов сообщил в Петербург о выполнении приказа и о том, что в Порт-Артуре никого, кроме китайцев, не было (Николай II пометил на донесении: "Слава Богу!") (45). Только после этого появился протест англичан и британский корабль пришел из Чифу в Порт-Артур для наблюдения за русской эскадрой.
Первой реакцией Витте на Порт-Артур явилась глубокая обида, в запальчивости он сделал ряд недопустимых шагов. Министр финансов был непозволительно откровенен в своих беседах с английским послом Н. О'Конором, он также резко высказывался в разговоре с германским послом Г. Радолином, назвав занятие Порт-Артура ребячеством, которое "очень плохо кончится". К счастью для Витте, за эти выпады он получил от Николая II только выговор; министр пригрозил отставкой, но император ее отклонил (46).
Несмотря на свое неудовольствие, Витте все-таки поддержал заявление Муравьева, заявлявшего иностранным дипломатам, что Россия заняла Порт-Артур исключительно по просьбе Китая и не останется там долго, так как имеет свою гавань - Владивосток (конечно, его бухты, как известно, замерзают каждый год не менее чем на четыре месяца, но там появился хороший ледокол). Однако несколько дней спустя Муравьев уже говорил, что Россия намерена занять Киао-Чао в качестве незамерзающего порта и что Пекин обещал ей эту гавань (47). Англичанам внушалась мысль, что принятая мера не была ответом на акцию Берлина, а отражала договоренность с Китаем. Поверить в это было легко, так как казалось невозможным, чтобы слабая в военном отношении на Дальнем Востоке Россия могла позволить себе захватить силой один из незамерзающих портов.
Вопреки опасениям Витте в Китае спокойно восприняли появление русских кораблей в Порт-Артуре, по-видимому, больше опасаясь действий Англии. Кроме того, в это время в Пекине шли нелегкие переговоры с немцами о Киао-Чао, причем Китаю приходилось делать уступки (48). Однако судьба Порт-Артура еще не была окончательно решена.
Тем временем начались и русско-китайские переговоры о займе. Еще в начале лета 1897 г. Ли Хунчжан через председателя правления Русско-Китайского банка князя Э. Э. Ухтомского просил предоставить заем(49), соглашаясь за это признать "совершенно исключительное преобладание" России на территории Китая. Витте согласился обсудить этот вопрос, полагая при этом, что "нам не следует навязываться с услугами по займу", а надо, чтобы Китай предложил "от себя" желательные для России условия (что и было сделано 2/14 декабря 1897 г.). Они были таковы: наиболее южное направление КВЖД, концессия на железную дорогу к неназванному порту на Желтом море (50), к востоку от порта Инцзы, по выбору правления КВЖД, с правом захода туда всех кораблей под русским флагом (то есть включая и военные), свобода плавания по Сунгари и ее притокам и монополия России на концессии в Маньчжурии и Монголии (51). Витте также составил проект условий займа в 100 млн. лан (более 140 млн. руб.)(52) по образцу займа 1895 г. и направил его в Пекин Д. Д. Покотилову 4(16) декабря, когда решение ввести русские корабли на рейд Порт-Артура уже было принято в Петербурге. Если бы Россия с самого начала намеревалась удержать за собой Ляодунский полуостров, то переговоры о займе должны были увязываться с желанием получить именно этот порт. Однако ничего подобного сделано не было.
Условия займа министр финансов выдвинул жесткие: гарантиями выплат служили таможенные пошлины, а также доход от государственной монополии на торговлю солью; на размышление отводилось две недели, иначе предложение аннулировалось. Муравьеву Витте разъяснил: "Мне кажется, мы могли бы иметь успех, если Павлов объяснит кому следует, что при займе англичанами японцы получат деньги и не уйдут. Значит, Китай останется в дураках. Если же заем будет совершен нами, то мы заявим, что уходим из Порт-Артура и Далянваня, если уйдут японцы, и уйдем - если они уйдут" (53). Таким образом, Витте увязывал предоставление денег Китаю и отказ от Порт-Артура; получается, что заем оказался для него важнее, чем уже полученный порт.
Неудивительно, что в этом вопросе Витте пока действовал во взаимопонимании с Муравьевым (54). Некоторое время Китай вел себя неуверенно, но после того как английский посланник в Пекине предложил цзун-ли-ямыню не брать средств у России, обещая устроить заем в Англии, а 17(29) декабря японский флот сосредоточился у Цусимы, а английский - у порта Гамильтон, осмелел (55). 18(30) декабря Покотилов сообщил Витте, что китайцы резко переменили свое отношение к России. Они потребовали письменного заявления, что Петербург не намерен удерживать за собой Порт-Артур и Далянвань(56). Ответ России, отвергавший всякие письменные гарантии, как недостойные великой державы, гласил, что порты будут оставлены тогда, "когда политические обстоятельства и обоюдные интересы России и Китая это позволят". Мало того, одновременно была выражена просьба предоставить русскому флоту стоянку в Печилийском или Корейском заливах (57). Готовность уйти из бухт Ляодуна обрадовала китайское правительство, но камнем преткновения стал вопрос о выборе гавани: Китай предлагал России подыскать себе бухту в устье р. Ялу (чего желал и Витте) и обещал сам построить к нему железную дорогу (правда, за русский счет) (58). Петербург такое решение не устроило, однако вариант Порт-Артура в качестве незамерзающей гавани по-прежнему пока не рассматривался.
Параллельно шли переговоры о займе. Его условия были сообщены цзунли-ямыню 21 декабря 1897 г. (2 января 1898 г.). Китайцы сразу же ознакомили с их содержанием англичан. Это означало, что Пекин не устраивают предложения Петербурга и он решил сыграть на англо-русских противоречиях. Китай явно не спешил, отношение к русскому проекту сменилось с сочувственного на неблагоприятное даже у Ли Хунчжана. Далее последовал торг между Петербургом и Пекином, в ходе которого китайская сторона ссылалась на большую выгоду английского предложения (якобы Пекин получил заем на 50 лет под 3% годовых). Покотилов ответил, что Россия будет только рада, если Китай возьмет деньги на свободных рынках. Однако, детально ознакомившись с английскими условиями, Ли Хунчжан тут же обратился к агенту Министерства финансов, желая продолжить переговоры о займе (Покотилов телеграфировал об этом в Петербург 27 декабря 1897 г. / 8 января 1898 г.). В конце концов Ли Хунчжан, который вел переговоры от имени Китая, согласился на все условия Петербурга, за исключением строительства русской железной дороги к Желтому морю (59). Но позиция уполномоченного показалась в Пекине слишком уступчивой, сановник столкнулся с сильной оппозицией и был вынужден отказаться от своего согласия (60). Между Англией и Россией в Пекине развернулась острейшая борьба: стороны не скупились на обещания и угрозы.
9(21) января 1898 г. Покотилов сообщил Витте, что Лондон, по-видимому, ограничится "самыми невинными требованиями, лишь бы не позволить нам успеть в займе". Кроме того, российский представитель опасался, что англичане могли уже пообещать китайским сановникам крупную взятку за устройство займа. Витте немедленно разрешил Павлову, который официально вел переговоры, израсходовать 1 млн. руб. на "подарки", подчеркнув, что он придает успеху русского займа исключительно большое значение (61). При таких обстоятельствах увязка займа с получением от Китая Порт-Артура не имела шансов на успех. К тому же задачу России невольно усложнили французы: узнав, что для получения денег Пекин готов пойти на существенные уступки англичанам, Париж тут же предупредил, что потребует себе аналогичных преференций на юге Китая.
Апогей соперничества российского и английского представителей в Китае Павлова и К. Макдоналда пришелся на 12(24) января. В этот день Павлов выступил в цзун-ли-ямыне, где прямо угрожал китайским правителям. Министры якобы утверждали, что не знают, как отказать Лондону, так как в финансовом отношении его условия выгоднее русских. Требование равных с английскими условий Павлов отверг как несовместимое с достоинством России. Посланник занял жесткую позицию, объявил о недопустимости соглашения Китая с англичанами как по поводу Далянваня, так и вообще северной части побережья Желтого моря, а также о необходимости предоставить России право строить железную дорогу к неназванному незамерзающему порту вне всякой связи с займом (62). В этот же день Покотилов имел разговор с английским посланником, который угрожал, что в случае принятия условий России Лондон выдвинет все возможные претензии к Пекину.
Действительно, китайцы испугались российско-британской схватки, сопровождавшейся серией угроз в адрес правителей Поднебесной, даже Ли Хунчжан, которому до этого больше нравились английские условия, склонился к русскому варианту. Трудно сказать, сыграла ли в этом его решении какую-либо роль взятка в 500 тыс. руб., которую 11(23) января, за день до выступления перед правительством, Павлов ему обещал за заключение займа (63). К обработке китайского сановника Витте привлек и Ухтомского, через которого направил Ли Хунчжану письмо (64). К 14(26) января члены цзун-ли-ямыня придумали выход из положения: поделить заем пополам, а затем 20 января (1 февраля) вообще отказались от замысла о внешнем кредите. 24 января (5 февраля) правительство обнародовало условия внутреннего займа на 100 млн. лан на 20 лет, включавшие принудительную подписку чиновников. Его облигациями (по 100 лан) разрешалось оплачивать поземельную подать и соляной налог. Российские представители в Китае не верили в успех внутреннего займа и считали, что Пекину все равно придется искать деньги за границей. Так вскоре и случилось. 19 февраля (3 марта) Павлов сообщил, что Китай взял у Гонконг-Шанхайского банка 16,5 млн. фунтов стерлингов под 4,5% на 45 лет. России было особенно неприятно то, что заем предназначался для строительства железных дорог Шанхайгуань-Цзиньчжоу и Инкоу-Мукден, несмотря на то, что ранее Китай обещал не предоставлять концессий на строительство магистралей севернее Шанхайгуаня никому, кроме русских (65).
Витте в те дни сложившаяся ситуация представлялась тупиковой, он видел, что в прямом противостоянии России вряд ли удастся одержать верх, несмотря на поддержку Франции (66). Покотилов сообщал из Пекина неутешительные сведения: переговоры Англии с Китаем идут успешно и Лондон не очень требователен - лишь бы заем не достался России. Тогда министр финансов решил увязать предоставление денег Китаю с судьбой Порт-Артура в совершенно ином контексте. Свою идею он высказал Муравьеву и после их встречи, состоявшейся 13(25) января, составил записку. Если ранее занятие Порт-Артура и Далянваня рассматривалось как мера временная, как средство для получения Россией другого порта на Желтом море и права на строительство железной дороги к нему, а также как рычаг в вопросе о займе, то сейчас министр финансов развернул всю комбинацию. Россия отказывается от займа Китаю, за это Пекин предоставляет ей "навсегда" Порт-Артур как военную гавань, а Далянвань - в качестве конечного пункта Сибирской железной дороги (67). Таким образом, если идея ввести русские суда на рейд этих двух китайских портов для последующего торга с Пекином принадлежала Муравьеву, то мысль надолго обосноваться на Ляодунском полуострове должна быть занесена "в актив" Витте.
Впрочем, Муравьев и сам подумывал о чем-то подобном. Еще 8(20) января он предложил Павлову "весьма осторожно" вступить с китайцами в переговоры об аренде ляодунских портов, убеждая их, что после ухода русских судов оттуда их все равно "откроют англичане". Однако уже 14(26) января Муравьев отверг предложение министра финансов. Он ответил ему, что после общения с дипломатами на приеме решил, что переговоры с Англией станут возможными лишь после того, как китайский заем уже будет отдан России. Это означало, что министр иностранных дел отклонил идею закрепить за собой Порт-Артур и Далянвань (68).
В ответ обидевшийся Витте лишь напомнил, что он выступал против захвата силой Порт-Артура и Далянваня (69). И он настоял на своем: 5 февраля Николай II утвердил условия отказа России от китайского займа. Среди них были аренда Порт-Артура и Далянваня и строительство железной дороги к ним (70).
8(20) февраля Павлов получил из Петербурга распоряжение не препятствовать займу у Англии при условии, если России будет предоставлена возможность пользоваться Порт-Артуром и Далянванем при сохранении верховных прав на них за Пекином (71). 11(23) февраля ему было послано согласованное между министрами распоряжение уже прямо добиваться не только аренды Квантунского полуострова, но и концессии на железную дорогу к нему. Чтобы китайцы вели себя посговорчивее, Николай II пригрозил китайскому посланнику Сюй Цычену, что с наступлением весны русские суда из Порт-Артура "могут случайно отправиться в открытое море" и их отсутствием "тотчас же воспользуется какая-либо из великих держав". Избежать этой "случайности" можно было лишь заключив договор об аренде двух портов на Ляодунском полуострове. Витте выразил полную готовность действовать в духе нового курса. Он также поддержал некоторые условия, не содержавшиеся в его прежнем предложении: Россия настаивает на немедленном заключении соглашения об аренде и о концессии, в противном случае - отказывается выполнять договор 1896 г. (оборонительное соглашение против Японии) (72).
Сразу же Павлов предупредил Петербург: Китай станет сопротивляться, поэтому не будет спешить с переговорами. России, не ожидая их результата, надо действовать: устраивать порты, изыскивать средства для сооружения железной дороги и т.д., чтобы "дать ясно понять Китаю, что мы смотрим на подписание окончательного соглашения как на простую формальность, не могущую изменить сущность дела" (73).
Первая встреча Павлова в цзун-ли-ямыне состоялась 19 февраля (3 марта). Дипломат потребовал, чтобы дело решилось в пять дней и все формальности улажены к 15(27) марта. Опасения посланника подтвердились: китайцы, несмотря на то, что на них произвела впечатление решительность России, тем не менее затягивали дело и обращались "в иностранные посольства с просьбой о помощи против России" (74). Пока Пекин пытался сопротивляться, в Петербурге разрабатывали условия соглашения. Они были вынесены на обсуждение Особого совещания 24 февраля (8 марта): какие границы должны быть у арендуемой территории (от порта Адамс до бухты Бицзыво), у нейтральной зоны (от Инкоу до устья реки Удаохэ). Для подкрепления своих требований и демонстрации решительности участники совещания сочли необходимым перебросить из Владивостока в Порт-Артур батальон пехоты, четыре орудия и взвод казаков (75).
На основании заключений Особого совещания Павлову была направлена инструкция. Россия хотела заключить договор об аренде Ляодунского полуострова сроком на 25 лет с предоставлением ей всех прав по управлению арендуемой территорией. Было решено, что военное и гражданское управление на Ляодуне сосредоточится в руках одного лица (с полномочиями генерал-губернатора). Порт-Артур предполагалось превратить в закрытый военный порт, а Далянвань - в открытый торговый. От Китая также требовалось предоставить концессию на железную дорогу от основной линии КВЖД на Ляодун. Для успокоения китайцев Николай II просил Ламздорфа также заверить посланника Сюй Цичена, "что все наши требования клонятся к общей выгоде Китая и нашей и общей безопасности. Что нужно Китаю верить нам и не следует слушать наветов наших врагов. О разделе Китая и речи быть не может!" (76)
Несмотря на все увещевания, Пекин продолжал выжидать. 28 февраля (12 марта) Павлов предъявил цзун-ли-ямыню еще один ультиматум: дать ответ не позднее 2(14) марта. К этому сроку Пекин объявил, что в принципе удовлетворит большинство требований России, за исключением Порт-Артура, который китайцы хотели сохранить за собой. Покотилов объяснил поведение мандаринов: они тянули время, жалуясь на Россию Англии и Японии, и пытались получить у них уверение, что в случае ухода русских из Порт-Артура их суда не войдут в этот порт. Однако эти усилия не дали результата, несмотря на то, что Пекин действовал в тесном контакте и согласно рекомендаций британских дипломатов. К 8(20) марта император лишь назначил уполномоченных для переговоров с Россией - Ли Хунчжана и Чжан Инхуана. Возможно, в своем упорстве Пекин надеялся на опыт отношений с немцами: Германия не только освободила большую часть занятой ею территории вокруг Киао-Чао, но и объявила этот порт открытым. Павлов предлагал усилить давление: "Пока фактически не займем намеченную территорию, до тех пор не добьемся удовлетворительного решения" (77). Николай II согласился с предложением ("Я думаю, он прав").
Неожиданно 11(23) марта китайцы уступили и приняли в основном русские требования, включая аренду Порт-Артура. Их пожелания сводились к некоторым частным вопросам: чтобы на арендуемой территории не было русского губернатора или генерал-губернатора, чтобы железная дорога не предусматривала полосы отчуждения, чтобы в концессию не входил город Цзиньчжоу и, наконец, чтобы Россия уплатила за переходящие к ней портовые сооружения 3 млн. лан (большинство требований, за исключением последнего, не были удовлетворены). Покотилов объяснял неожиданную сговорчивость Китая встречей Ли Хунчжана и Чжан Инхуана с императором Гуаньсюем, которая состоялась 10 (22) марта. Ли Хунчжану якобы удалось убедить богдыхана, что Россия не имеет плохих замыслов против Китая (78). Возможно, определенную роль сыграла взятка: 9(21) марта Покотилов сообщил в Петербург, что он пообещал китайским уполномоченным по 500 тыс. лан (более 700 тыс. руб.) каждому за подписание договора (79). Немаловажное значение должно было иметь и поведение иностранных дипломатов. Если английский представитель, приглашенный на заседание цзун-ли-ямыня, не возражал против уступки Далянваня, предупредив министров, что в случае передачи Порт-Артура другие державы станут требовать себе аналогичных уступок, то французский представитель во всем поддержал Россию (80). Выходило, что Китай не может рассчитывать на серьезную поддержку великих держав, скорее он мог столкнуться с новыми требованиями.
Соглашение об аренде Ляодунского полуострова сроком на 25 лет с правом строительства на нем военного и торгового портов было заключено 15(27) марта 1898 года. В этот же день китайцы начали покидать полуостров. 16(28) марта (еще до ратификации конвенции богдыханом, которая состоялась 20 марта / 1 апреля) по распоряжению царя Дубасов начал высадку войск в Порт-Артуре и Далянване, поднимая везде русские флаги (81).
Министерство иностранных дел призывало вести себя мягче и осторожнее, чем это хотелось военным. Впрочем, это еще не означало предупредительного отношения к просьбам Пекина, которые редко удовлетворялись. Муравьев требовал от моряков быть максимально обходительными с иностранцами и сам немедленно заверил англичан, что Далянвань будет открыт для международной торговли. Он также склонен был удовлетворить просьбу китайского правительства предоставить городу Цзиньчжоу автономное управление и не размещать в нем русский гарнизон. Однако командование эскадры отказались сделать это из военных соображений. Военные вообще вели себя жестко, а иногда и грубо. Дубасов, например, препятствовал поездке мукденского цзянь-цзюня в Цзиньчжоу, которая, по его мнению, не вызывалась никакими важными соображениями. Павлов полагал, что китайскому чиновнику следовало, наоборот, оказать любезный прием, в чем дипломата поддержал Николай II (82).
Занятие Ляодунского полуострова не решило всех проблем. Порт-Артур морякам в принципе не подходил в качестве главной базы флота, так как был слишком удален от Корейского пролива и японского побережья, поэтому не защищал Корею и не мог препятствовать высадке японцев на континент. Обследование бухты, проведенное несколько раз, выявило ряд серьезных неудобств: ветер на внешнем рейде был такой силы, что требовал устройства обширного волнореза; между тем глубина внутренней бухты оказалась недостаточной, поэтому судам с осадкой свыше 25 футов приходилось оставаться на внешнем рейде под сильным ветром. Для улучшения порта требовалось углубить рейд, прорыть второй выход из бухты, соорудить два мола - это не считая чисто технического оснащения порта, где практически ничего не было, и мер по его военной защите (разместить гарнизон в 12 тыс. человек и до 350 артиллерийских орудий). Это предвещало значительные затраты, примерно в 13,5 млн. рублей (83). Признавая важное значение этого китайского порта и предполагая его реконструкцию, моряки все же продолжали настаивать на приобретении порта в Корее. Командующие тихоокеанской эскадрой Е. И. Алексеев, а затем и Дубасов обследовали ряд бухт и нашли оптимальным вариантом Мазанпо (юго-восточная часть корейского побережья) либо остров Кожедо (Каргодо) (84).
Аренда 2784 кв. верст китайской территории была обременительным приобретением. На полуострове практически отсутствовали дороги, катастрофически не хватало питьевой воды (ее брали только из немногочисленных колодцев). Почва была загрязнена разлагающимися бытовыми отходами населения в 250 тыс. человек. Не лучше был и климат: высокая температура летом в сочетании с очень влажным воздухом. Каменные постройки становились сырыми, покрывались плесенью. Жить в палатках было невозможно из-за сильной жары, приводившей даже к солнечным ударам. Жаркий и влажный климат и антисанитария способствовали частым эпидемиям дизентерии и брюшного тифа среди местного населения. Городок Порт-Артур с 4 тыс. жителей вырос за 30 лет на месте деревушки Люшийкоу и по большому счету мало отличался от нее, сохраняя грязь, зловоние и нищету небольшого китайского поселения. На месте будущего коммерческого порта находилась деревня Далянвань, состоявшая из одной улицы и нескольких казенных построек, главной из которых был минный городок. Бухты также оказались с многочисленными неудобствами. Порт Далянвань был мелководен, при юго-восточном ветре в его акватории начиналось сильное волнение, из-за которого большие суда следовало оставлять далеко от берега и сообщение с ними прерывалось. Кроме того, само расположение гавани оказалось не вполне удачным. Чтобы ее благоустроить, понадобилось соорудить широкий мол, выдвинутый в море. Из-за открытости мола на него пошла сильная волна, представлявшая собой реальную опасность для морских судов. Дабы устранить опасность, устроили волнорез: волны не стало, но зимой бухта начала покрываться льдом. Пришлось приобретать ледоколы и вычерпывать лед (85).
Но Витте, не обращая внимания на трудности, стремился к максимально быстрому развитию Квантуна. Согласно его планам, предполагалось, что в скором времени население Дальнего достигнет 400 тыс. человек, невзирая на сильный дефицит питьевой воды, нормальной почвы, леса, и т.п., а сам город станет крупнейшим торговым центром всего Дальнего Востока (86). Разумеется, ничего этого не получилось.
Захват Ляодуна поставил вопрос и о направлении КВЖД. Здесь Витте неожиданно встретил сопротивление со стороны военного министра А. Н. Куропаткина, который начал вмешиваться в строительство магистрали. В конце апреля 1898 г. военный министр на всеподданнейшем докладе добился повеления Николая II, чтобы Витте ускорил строительство трассы по Ляодуну до Инкоу, хотя договор с Китаем об этой ветке был подписан в Петербурге только 24 июня (6 июля) 1898 года. Примерно в это же время Куропаткин выступил за присоединение бухты Би-цзы-во как одной из точек, рядом с которой пройдет железная дорога. Он сумел получить согласие царя, хотя это добавление выходило за рамки соглашения о КВЖД. Муравьев, узнав об этом из письма военного министра, только с помощью Витте добился у Николая II отмены этого решения (87). Нарастание разногласий по поводу политики России в Китае не могло не тревожить, однако тогда этому не придали большого значения.
С захватом Порт-Артура и Далянваня и последующим заключением договора об аренде Ляодунского полуострова Россия, казалось бы, наконец получила незамерзающий порт. Однако моряки оставались не вполне довольны приобретением и по-прежнему присматривались к гаваням на корейском побережье. Более определенным итогом явилось то, что эта история послужила важным переломным пунктом в политике Петербурга рубежа XIX- XX столетий. Действия Муравьева показали, что монополии Витте в дальневосточных делах пришел конец. Помимо министра иностранных дел активным участником выработки решений в этой сфере вскоре стал новый (с 1 января 1898 г.) военный министр Куропаткин, а затем и "безобразовцы". Но едва ли не самым важным последствием стал фактический крах виттевской мирной экономической экспансии и тот тупик, в который она зашла к концу 1897 года. После японо-китайской войны 1894 - 1895 гг. правители Поднебесной пришли в себя от страха и перестали отступать. По сути, Муравьев оказался прав: чтобы добиться от Китая дальнейших уступок, нужны были новые, силовые рычаги давления.
Наконец, обстоятельства захвата Порт-Артура и Далянваня не подтверждают обвинений Витте по адресу Муравьева: "славу" и ответственность за договор об аренде Ляодунского полуострова министру финансов следует разделить с главой внешнеполитического ведомства как минимум пополам.

Примечания:
1. РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии (1892 - 1906). Л. 1928, с. 180 - 208; РОТШТЕЙН Ф. А. Международные отношения в конце XIX века. М. -Л. 1960, с. 427 - 464; ИГНАТЬЕВ А. В., МЕЛИХОВ Г. В. Дальний Восток в планах и политике России. В кн.: История внешней политики России. Конец XIX - начало XX века. М. 1997, с. 141 - 143.
2. Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 2. СПб. 2003, с. 23.
3. Там же. Т. 1. Кн. 1. СПб. 2003, с. 498.
4. Там же, с. 503.
5. Там же, с. 502, 504.
6. Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. 417, оп. 1, д. 1465, л. 270 - 271. Тыртов - в Морское министерство, 20.VIII.(1.IX.)1895; СИМАНСКИЙ П. Н. События на Дальнем Востоке, предшествовавшие русско-японской войне (1891 - 1903 гг.). Ч. 1. СПб. 1910, с. 87.
7. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1465, л. 274, 282. Телеграмма Морского министерства Тыртову, 25.IX.1895.
8. Там же, д. 1689, л. 2 - 2об. Справка о бухте Киао-Чао, 13(25).IX.1897.
9. Красный архив, 1938, N 2(87), с. 35 - 36. Павлов - в МИД, 20.X.(1.XI.)1897.
10. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 143, оп. 491, д. 1489, л. 10 - 12. Кассини - в МИД, 15(27).VIII.1896; д. 13, л. 23. Телеграмма Кассини в МИД, 11(23).VIII.1896; Красный архив, 1938, N 2(87), с. 28 - 29; А. П. Кассини - А. Б. Лобанову-Ростовскому, 16(28).VIII.1896; РОТШТЕЙН Ф. А. Ук. соч., с. 384.
11. Об этом российские представители неоднократно заявляли немцам в 1896 - 1897 гг. (РОМАНОВ Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895 - 1907. М. -Л. 1955, с. 51 - 52).
12. Цзун-ли-ямынь - управление по иностранным делам, учреждённое указом китайского императора 19 января 1861 г., которому было поручено заведовать внешними сношениями Поднебесной. Управление представляло собой коллегию (до 11 человек); каждый из этих сановников назначался богдыханом. Цзун-ли-ямынь походил на российские Особые совещания, но в отличие от них действовал постоянно. 24 июля 1901 г. он был реорганизован в Вай-ву-бу (Министерство иностранных дел).
13. Красный архив, 1938, N 2(87), с. 31. Павлов - в МИД, 6(18).III.1897. Тем не менее, по свидетельству Ли Хунчжана, Гейкинг в цзун-ли-ямыне настаивал исключительно на Киао-Чао, даже не упоминая Амоя (с. 32).
14. АВПРИ, ф. 340, оп. 584, д. 89, л. 102 - 107. Выписка из донесения вице-консула в Чифу В. Ф. Гроссе, 30.VI.(12.VII)1897.
15. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1489, л. 69 - 70. Тыртов - Муравьеву, 3(15).XI.1897.
16. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1689, л. 7. Ламздорф - Тыртову, 3(15).X.1897.
17. Красный архив, 1938, N 2(87), с. 36, 38. Павлов - в МИД, 20.X.(1.XI.)1897, Муравьев -Тыртову, 25 и 26.X.(6 и 7.XI)1897; РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1689, л. 15 - 16, 25;
18. Подробнее см.: СИМАНСКИЙ П. Н. Ук. соч., с. 88 - 89.
19. Переписка Вильгельма II с Николаем II. М. -Пг. 1923, с. 21. Германский император был в России с визитом 7 - 10 (19 - 22) августа 1897 года. Во время одной из встреч с Николаем II он неожиданно спросил царя, может ли Германия занять Киао-Чао, так как Россия портом не пользуется, а немцам гавань нужна для стоянки своей эскадры. Царь, захваченный врасплох, не сумел отказать (РОТШТЕЙН Ф. А. Ук. соч., с. 407 - 408). Он ответил, что "совершенно не заинтересован в пунктах южнее линии Тяньцзин-Пекин", поэтому не собирается мешать немцам в Шаньдуне (Вильгельм II. Мемуары, события и люди. М. -Пг. 1923, с. 32). П. Н. Симанский предположил, что Петербург уже наметил в качестве желанного для себя незамерзающего порта корейский Пеньян в устье р. Тантонг (СИМАНСКИЙ П. Н. Ук. соч., с. 88).
20. РГА ВМФ, ф. 9, оп. 1, д. 25, л. 1 -1а. Авелан - Дубасову, конец октября 1897 г.; АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1489, л. 69 - 70. Тыртов - Муравьеву, 3(15).XI.1897.
21. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1488, л. 11 - 12. Павлов - в МИД, 4(16).XI.1897; Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 560, оп. 28, д. 95, л. 2 - 5. Покотилов - Витте, 5(17).XI.1897.
22. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1689, л. 37. Тыртов - Дубасову, 4(16).XI.1897.
23. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1487, л. 60. П. С. Ванновский - Муравьеву, 9(21).XI.1897. Военный министр ссылался при этом на Кассини, который якобы еще в январе 1897 г., уже находясь в Петербурге, заявлял, что по крайней мере Шаньдунский полуостров "должен быть свободен от чуждых нам иноземных влияний" из-за его стратегического значения.
24. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1689, л. 38. Всеподданнейший доклад Тыртова, 5(17).XI.1897.
25. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 568, оп. 1, д. 58, л. 68. Конспект всеподданнейшего доклада Ламздорфа, 18(30).XI.1897.
26. СИМАНСКИЙ П. Н. Ук. соч., с. 92.
27. ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 58, л. 64. Конспект всеподданнейшего доклада, 4(16).XI.1897. Николай II ответил Ламздорфу: "Я всегда был мнения, что будущий наш открытый порт должен находиться или на Ляодунском полуострове, или в с[еверо]-в[осточном] углу Корейского залива (Красный архив, 1932, N 3(52), с. 102).
28. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1487, л. 74 - 75. Муравьев - Павлову, 18(30).XI.1897; РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 95, л. 16. Покотилов - Витте, 23.XI(5.XII)1897.
29. Красный архив, 1932, N 3(52), с. 103 - 108.
30. РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 119. Журнал Особого совещания; Пролог русско-японской войны. Пг. 1916, с. 44 - 46. Витте был хорошо информирован о происходившем, в частности благодаря обстоятельным телеграммам Покотилова от 4, 5, 9, 10 (16, 17, 21 и 22) ноября (РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 95, л. 1 - 8).
31. РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 120, л. 2 - 3.
32. Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ), ф. 444, оп. 1, д. 105, л. 43 - 50. Проект секретной инструкции А. Н. Шпейеру, утв. Николаем II 9(21).XII.1897. Однако Шпейер в Пекин не поехал, вместо него в марте 1898 г. туда был направлен М. Н. Гирс.
33. ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 59, л. Зоб. Конспект всеподданнейшего доклада Ламздорфа, 13(25).I.1898.
34. Записка Витте 15(27).XI.1897 (цит. по: РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 189); РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 120, л. 2 - 3. Журнал Особого совещания 14(26).XI.1897. Витте считал, что Россия лишь через пять лет будет готова занять незамерзающий порт, сам же он предпочитал "пункт у устья Ялу". Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 165, оп. 1, д. 1871, л. 6. Дневник А. Н. Куропаткина, запись 20.XII.1897(1.I.1898).
35. РГИА, ф. 323, оп. 1, д. 1090, л. 1, 33 - 37.
36. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1710, л. 21, 62, 68, 69; СИМАНСКИЙ П. Н. Ук. соч., с. 101.
37. РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 189.
38. ЕФИМОВ Г. В. Внешняя политика Китая 1894 - 1899 гг. М. 1958, с. 232.
39. ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 58, л. 77об. -78. Конспект всеподданнейшего доклада Ламздорфа, 16(28).XII.1897. Договор между Россией и Японией, подписанный в Москве 28 мая (9 июня) 1896 г. А. Б. Лобановым-Ростовским и А. Ямагатой, предусматривал равные возможности сторон в Корее, поддержку ее самостоятельности и невозможность односторонних действий в королевстве. Документ не устраивал японцев, претендовавших в Корее на большее. Они подписали соглашение только потому, что оно ограничивало возможности России и свидетельствовало об отсутствии у Петербурга намерения захватить Корею.
40. Там же, л. 79об. Конспект всеподданнейшего доклада Ламздорфа 23.XII.1897 (4.I.1898).
41. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1710, л. 19. Муравьев - Павлову, 26.XI(8.XII)1897; л. 24. Черновик письма Тыртова вел. кн. Алексею Александровичу, 27.XI.(9.XII)1897; л. 39. Муравьев - Тыртову, 29.XI(11.XII)1897; л. 69.
42. РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 121. Записка Муравьева Николаю II, 2(14).XII.1897; ЕФИМОВ Г. В. Ук. соч., с. 237.
43. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1710, л. 54 - 55, 57. Муравьев - Тыртову, 2(14).XII.1897.
44. Там же, л. 69об. -70. Тыртов - Дубасову, 3(15).XII.1897.
45. Там же, л. 79. В бухту Далянваня русские корабли вошли позже, 8 и 9 (20 и 21) декабря (СИМАНСКИЙ П. Н. Ук. соч., с. 102).
46. РОМАНОВ Б. А. Очерки, с. 74 - 75; РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 130; Из архива СЮ. Витте. Воспоминания. Т. 1, с. 502 - 503. И. И. Колышко, хорошо знавший министра финансов, рисует в своих воспоминаниях иную картину: "Трижды царь за спиной своего "союзника" (В. П. Мещерского. - И. Л.) подписывал отставку Витте, но, застигнутый "союзником" (которого Витте предупреждал), рвал отставку и подписывал сочиненный Мещерским благодарственный рескрипт" (ГАРФ, ф. 5881, оп. 1, д. 346, л. 15. КОЛЫШКО И. И. Закат царизма). Один из таких рескриптов был дан Витте 24 февраля (8 марта) 1898 года.
47. Public Record Office. Foreign Office (PRO FO). 65/1534. P.197 - 198. У. Гошен - P. Солсбери, 14(26).XII.1897; PRO FO. 65/1552. P.28 - 29. H. О'Конор - Солсбери, 31.XII.1897 (12.I.1898); PRO FO. 65/1552. P.56. О'Конор - Солсбери, 20.I.1898. Конечно, это была дезинформация, отчасти она сработала, несколько усыпив бдительность англичан.
48. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 95, л. 24. Покотилов - Витте, 11{23).XII.1897.
49. Заем требовался для уплаты контрибуции за поражение в войне 1894 - 1895 годов. Своевременная выплата последнего транша 8 мая 1898 г. позволяла Китаю сэкономить 23,75 млн. лан (ЕФИМОВ Г. В. Ук. соч., с. 240).
50. В этот ареал входил весь Ляодунский полуостров и Корея.
51. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 56; РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 75, л. 6 - 7, 12. Проект телеграммы Павлову, составленный Витте, [конец ноября - начало декабря 1897 г.]. История с Порт-Артуром косвенно показала значительное изменение в действиях Витте на Дальнем Востоке: он перестал говорить о проникновении в Центральный и Южный Китай, ограничиваясь исключительно северными провинциями.
52. Точный пересчет китайских ланов (таэлей) в рубли затруднен по многим причинам. В 1901 г., когда Министерство финансов определяло размер выплат Китая за ущерб, нанесенный России в ходе боксерского восстания, было принято соотношение: 1 лан 1,412 руб. в переводе на золото.
53. АВПРИ, ф. 143, оп, 491, д. 871, л. 55 - 56. Витте - Муравьеву, 30.XII.1897 (11.I.1898). По-видимому, Витте имел в виду захват японцами Вэйхайвэя.
54. РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 193 - 195.
55. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 36. Покотилов - Витте, 18(30).XII.1897. Однако это не произвело впечатления на Покотилова, который холодно ответил, что Россия не навязывает Китаю своих услуг и отказ Пекина будет ей только выгоден, так как "исполнения наших требований относительно Маньчжурии мы добьемся без всякого займа".
56. Там же, л. 37.
57. Там же, л. 40а. Проект телеграммы Павлову в Пекин, одобренный Николаем II 23 декабря 1897 г. (4 января 1898 г.); РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 196.
58. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 48, 49. Две телеграммы Покотилова - Витте, 27.XII.1897(8.I.1898 г.).
59. Там же, л. 74. Покотилов - Витте, 7(19).I.1898; л. 59. Покотилов - Витте, 1(13).I.1898. Кажется, процент был все же выше - 4%; Там же, д. 75, л. 19. Телеграмма Покотилова, 27.XII.1897(8.I.1898).
60. Там же, л. 40 - 42.
61. РГИА, ф. 560, оп. 22, д. 209, л. 2. Покотилов - в МИД, 9(21).I.1898; л. 4.
62. АВПРИ, ф. 133, оп. 470. 1898 г., д. 81, л. 23 - 25. Павлов - в МИД, 12(24).I.1898 (первая телеграмма).
63. Там же, л. 22. Павлов - в МИД, 9(21).I.1898; л. 26. Павлов - в МИД, 12(24).I.1898 (вторая телеграмма). 200 тыс. руб. посланник пообещал Чжан Инхуану, который уверял, что на него можно вполне полагаться (РГИА, ф. 560, оп. 22, д. 209, л. 20. Павлов - в МИД, 15(27).I.1898).
64. "От Вас теперь зависит дать то или другое направление тревожному положению дел. Если вы кончите заем с Англией, то этим положение сделается еще более тревожным и Китай возбудит в России справедливое чувство недоверия. Если сделаете заем с Россией, то она опять будет к вам относиться так же дружественно, как относилась ранее, и сумеет успокоить положение. Я и Витте очень советуем вам как можно скорее кончить заем с Россией. Всякий день промедления ухудшает дела, возбуждает интриги" (РГИА, ф. 1072, оп. 1, д. 9, л. 3 - 5. Витте - Ухтомскому, [январь 1898 г.]. Помета Ухтомского: "Для депеши от меня Ли Хунчжану").
65. АВПРИ, ф. 133, оп. 470. 1898 г, д. 81, л. 34 - 35, 38. Павлов - в МИД, 14(26) и 19.II.(3.III)1898.
66. Министр иностранных дел Франции Г. Ганото высказал российскому послу А. П. Моренгейму мнение, что противодействовать английскому займу очень важно и надо изо всех сил давить на Пекин (РГИА, ф. 560, оп. 22, д. 209, л. 13. Моренгейм - в МИД, 14(26).I.1898).
67. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 871, л. 90 - 91. Покотилов - Витте, 9(21).I.1898; л. 105 - 113. Проект докладной записки Витте, 14(26).I.1898.
68. РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 198; АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 871, л. 114. Муравьев - Витте, 14(26).I.1898. Днем 14(26) января Муравьев встречался с английским послом О'Конором. Разговор шел, в частности, о требовании Лондона открыть свободный доступ в Далянвань (но не в Порт-Артур). Министр в ответ опять рассуждал о том, что Россия ишет себе незамерзающий порт (что, кстати, признавалось в Англии основательной причиной действий) в устье р. Ялу. Но так как у него не было ясного представления, удастся ли найти там подходящую гавань, то от каких-либо конкретных обещаний относительно Далянваня Муравьев уклонился (PRO FO. 65/1552. Р.72 - 73. О'Конор - Солсбери, 26.I.1898.
69. АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 871, л. 120 - 121. Витте - Муравьеву, 15(27).I.1898. Чуть позже министр финансов забеспокоился и задал Покотилову вопрос: "Я бы очень желал знать, правда ли, что мы заняли Артур, Далянвань по приглашению Китая, как здесь уверяют, или это сделано против желания Китая" (РГИА, ф. 560, оп. 29, д. 68, л. 32. Витте - Покотилову, 27.I(8.II.1898). Понятно, что если бы это было "против", то министру финансов следовало бы всячески скрывать сам факт своей инициативы.
70. РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 201 - 202.
71. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 127 - 128; РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии, с. 203. Эта телеграмма была послана без участия Витте, Ламздорф сообщил ему текст на следующий день, 9(21).II.1898 (РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 126).
72. РГИА, ф. 560, оп. 22, д. 209, л. 23 - 26; оп. 28, д. 81, л. 9 - 10. Ламздорф - Павлову, 11(23).II.1898; д. 766, л. 133 - 135.
73. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1710, л. 310 - 312. Павлов - в МИД, 16(28).II.1898.
74. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 142. Покотилов - Витте, 19.II(3.III)1898; л. 143, 145 - 146. Покотилов - Витте, 21 и 24.II(5 и 8.III).1898.
75. Там же, д. 81, л. 29.
76. ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 128, л. 11 - 12. Проект телеграммы Павлову, 25.II(9.III)1898 (одобр. Николаем II 27 февраля 1898 г.); АВПРИ, ф. 138, оп. 467, д. 168, л. 2. Записка Николая II Ламздорфу, 27.II(11.III)1898.
77. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 81, л. 37. Покотилов - Витте, 2(14).III.1898; л. 39 - 41. Покотилов - Витте, 3(15).III.1898; АВПРИ, ф. 133, оп. 470. 1898 г, д. 81, л. 44 - 45. Павлов - в МИД, 7(19).III.1898.
78. РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 81, л. 55 - 58. Покотилов - Витте, 12(24).III.1898.
79. Там же, оп. 22, д. 209, л. 43. Покотилов - Витте, 9(21).III. 1898. Кроме того, Витте открыл чиновнику кредит еще в 500 тыс. лан "на случай необходимости новых расходов по тому же делу" (л. 52). Возможно, российские чиновники переусердствовали: уже в августе 1898 г. "взяткоемкость" китайских должностных лиц резко уменьшилась. Большинство из них стало отказываться от предлагаемых им взяток из-за боязни огласки (РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1711, л. 360. Муравьев - Авелану, 25.VIII(6.IX)1898). Некоторые, в том числе и высокопоставленные, взяточники действительно пострадали: Чжан Инхуан был арестован, заключен в тюрьму, власти произвели опись его имущества. Тем не менее он продолжал брать деньги от русских (РГИА, ф. 560, оп. 22, д. 209, л. 96 - 98. Телеграммы Покотилова Витте, 9, 16 (21, 28) и 22.IX.(4.X.)1898). В результате у Покотилова получилась большая экономия: он сообщил министру финансов, что из выделенных ему 300 тыс. лан на "подарки" в Порт-Артуре будет израсходовано не более 60 тыс. (Там же, л. 90. Телеграмма 17(29).VIII.1898 ).
80. Там же, оп. 28, д. 81, л. 61. Покотилов - Витте, 13(25).III.1898. Чуть позже уступки на юге Китая были также сделаны французам.
81. Сборник договоров России с другими государствами 1856 - 1917. М. 1952, с. 309 - 312; РГИА, ф. 560, оп. 28, д. 766, л. 184. Покотилов - Витте, 16(28).III.1898.
82. РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 1711, л. 3. Муравьев - Авелану, 1(13).IV.1898; л. 246 - 247. Муравьев - Тыртову, 31.V(12.VI)1898; PRO FO. 65/1552. Р.247. О'Конор - Солсбери, 13.III.1898.
83. РГИА, ф. 721, оп. 1, д. 31. Копия телеграммы об обследовании Порт-Артура; РГА ВМФ, ф. 417, оп. 1, д. 2119, л. 6 - 8. Всеподданнейшая записка вел. кн. Алексея Александровича, 8(20).III.1899.
84. ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 128, л. 48 - 52. Памятная записка министра иностранных дел, составленная о разговоре с Алексеевым. Доложена Николаю II 9(21).XI.1899; Русско-японская война 1904 - 1905 гг. Ч. 1. Русские морские силы на Дальнем Востоке с 1894 по 1901. Пг. 1918, с. 81 - 84, 181 - 192.
85. САМОЙЛОВ [В. К.] Описание занятой нами территории на Ляодунском полуострове. СПб. 1899, с. 22, 189 - 190, 219 - 222, 248 - 250; ТОРГАШЕВ П. И. Авантюры на Дальнем Востоке. М. 1907, с. 210 - 211.
86. Военный сборник, 1904, N 3, с. 191; ТИРЕЕР. Порт-Артур и его интересы до учреждения наместничества.
87. РГИА, ф. 1622, оп. 1, д. 162, л. 1 -1об. Записка "По вопросу о расширении предприятия общества КВЖД", 18(30).XII.1898; АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 1554, л. 2 - 8.

Вопросы истории,  № 4, Апрель  2008, C. 49-66.
Лукоянов Игорь Владимирович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.

No comments:

Post a Comment